Арыстан Омирзак: вся палитра семейного квартета

Судьба Арыстана Омир­зака выламывается из наших привычных стереотипов. Он - оралман, родившийся в Монголии и впитавший в себя в незамутненном виде дух древней степи. Быт степняка-кочевника, уклад его жизни и все реалии ее, его мироощущение и философия стали неотъемлемой частью души Арыстана, формировали изначально его палитру как художника. Но школу искусств он окончил в Германии в неведомом нашему разумению городе Халль, что в земле Баден-Вюртенберг, где-то близ Штутгарта. Это глубинный центр Европы, сам воздух там пропитан энергетикой многовековой культуры, причем не поросшей мхом незыблемых традиций, а излучающей радиацию обновления. Так что тюркское растение из Монголии жадно вбирало в себя токи, исходящие от полотен Матисса, Пикассо и Сальвадора Дали, этих живописцев-бунтарей. А потому унылый реализм не стал уделом Арыстана, он модернист, и полотна его, перешагнув рубеж тысячелетий, смотрятся свежо как позывные завтрашнего дня.

Более шестидесяти работ было предъявлено зрителям на выставке в Центральном государственном музее. Причем это были не только живописные полотна, но и вышитые композиции в рамках - своеобразные станково-декоративные произведения. Дело в том, что это была не моно-выставка: кроме картин самого Арыстана, вниманию зрителей были представлены полотна его дочерей Айнуры и Гульзаным, а также композиции его супруги Калемхан Рахметовой, явившие нам некий синтез живописной вышивки. Как отмечают искусствоведы, преемственность в творчестве дочерей очевидна. Да, это новый взгляд художниц XXI века, здесь иные акценты, несколько иное восприятие, у них свое видение мира. Но стилевое единство роднит работы двух поколений. Отметим, что Гульзаным - лауреат государственной премии "Дарын", ее работы удостоены золотой медали международного конкурса "Шабыт". Ее сестра Айнура - участница многих конкурсных выставок в Казахстане, Германии, Турции. И чтобы наш посыл "о новом веянии в живописи и, быть может, даже новой школе" не выглядел чересчур смелым и голословным, вот вам всего лишь одна фраза из пресс-релиза, предварявшего вернисаж: "Творчество династии Рыстан-улы - безусловно, нечто новое в современном искусстве Казахстана и уже имеет своих последователей и учеников".

Мы пытались взять интервью у виновника события. Но, свободно владея тремя языками - казахским, монгольским и немецким, Рыстан-мырза в русском еще не поднаторел. Беда невелика, поскольку язык живописца - это краска, линия, крылатый взмах кисти, а этим языком он владеет в совершенстве.

О выставке, ее своеобразии мы беседуем с ее куратором, искусствоведом Марией Жумагуловой:

- Это не чистое направление в живописи, это синтез, - говорит она. - Художник берет суть казахской души, даже не живописное ее начало (живописи не было у казахов), а ее философию. У казахов традиционно было декоративно-прикладное ремесло, которое обслуживало его утилитарные нужды. А поскольку это был единственный изобразительный вид искусства, где казах мог выразить себя в духовном и эстетическом плане, то сюда он вкладывал все свое миропонимание и мироощущение. Главным началом здесь является орнамент, что и проявилось в работах, которые мы видим. Но художник прекрасно понимает: если буквалистски следовать стихии орнамента, можно остаться в XIX веке. И он осознанно отказывается от традиций чистого реализма. Для него крайне важны методы работы мэтров модернизма европейской живописи. Но преломляет он их видение мира на иной основе. В его картинах мы не встретим того, что является законом реализма, где основой основ являются объем, перспектива, пространство, смешение красок. Здесь мы видим нечто другое - чистый, открытый локальный цвет, что вообще присуще традиционному орнаментальному искусству казахов. Цвет здесь несет эмоционально-философскую нагрузку. Да и сам орнамент - тоже глубокая философия, это апеллирование к вечности, что художник прекрасно осознает. Его работы - синтез европейского модернизма и нашего наследия, где многое идет от ребуса, загадки, шарады. Причем у этого художника казахские традиции не вторичны, они - основа его художнического видения.

- Но почему? Ведь он прошел искус европейского модернизма?

- Дело в том, что изначально он казах не городской, он родился и вырос в традиционной атмосфере казахского быта и мировидения. Он вырос в юрте. Таких людей у нас сейчас мало.

- Цвет, традиции, орнамент. Но его картины не сводятся к одному лишь орнаменту?

- Разумеется, в его полотнах присутствуют люди, животные. Сейчас, когда разрушается аул, мы видим, что люди стали равнодушны к судьбе животных. А на полотнах Арыстана Омирзака мы видим трепетное отношение человека к животным, гармонию между ними. Полотна несут в себе истинно казахское начало.

- Мне довелось переброситься с ним двумя-тремя фразами. И меня поразило, насколько он деятелен, он просто излучает энергию…

- Вот-вот. Что мне нравится в этом художнике? Искусство сейчас переживает нелегкое время. Живописцы творят в своих мастерских и по привычке, оставшейся с советских времен, ждут помощи извне. А он не ждет. Он сам идет навстречу жизни, он очень деятелен как менеджер. Сам организует проекты, участвует в проектах других. Не случайно трое самых близких ему людей - жена и дочери - тоже художники…

- …и то, что вы сказали о его творческой манере, относится и к ним?

- Безусловно, хотя у каждой из них свой собственный почерк. Одна из дочерей делает картины с использованием коллажа, жена живописью не занимается, у нее картины-вышивки, а это новое слово в изобразительном искусстве казахов.

…Я долго бродил по огромному периметру выставки, неспешно вникая в полотна, собеседуя с ними, проникаясь магией красок и линий, входя в прихотливый мир фантазии художника-творца. Меня завораживал ропот дождевых капель, бьющих о поверхность зонта, под надежной защитой которого - он, она и младенец, эта извечная триада жизни ("Жанбыр"). Меня настигал стремительный топот мчащегося табуна, в нем были полетность и ликование, заставляющие сердце зрителя биться в ином ритме, внушающие оптимизм и веру в жизнь ("Дубир"). Меня завораживали огонек свечи, надорванная смятая банкнота тенге (не в деньгах счастье!) и мерцающий полумрак в глубине полотна ("Сумерки"). И вовлекал в вихрь движений танец жигитов ("Кара жорга"), и манил к себе вышитый традиционным казахским стежком островок безмятежного счастья ("Причал влюбленных"). Как там сказала куратор выставки? "Прирожденное чувство ритма и вкуса придает работам художника стильность и экзотическую элегантность. Художник использует почти весь арсенал орнаментальной кладовой народного творчества, но интерпретирует совершенно по-новому, смело и с фантазией".

И вот оно, то самое, что освежило палитру номада, - трио танцующих женщин, прямая цитата из Анри Матисса. Но по соседству с ними - неистовая стихия удали ("Байга"). И вновь - извечное: он, она и младенец, а фоном мчащиеся кони, их силуэты размыты, но ведь и счастье не имеет четких границ.