«Страна, которая может произвести хотя бы одного такого Ербола, - великая страна», - сказал о Ерболе Жумагуле в своем недавнем интервью нашей газете Бахыт Кенжеев. Сегодня 35-летний литератор и кинематографист, однажды назвавший Олжаса Сулейменова «средним поэтом», возглавляет собственную продакшн-студию. Он продолжает смотреть на жизнь с оптимизмом и призывает к революции. Виртуальной.

«А чего это ты нас мочишь?»

- Помнится, перед тем как уйти на вольные хлеба, вы получили приглашение стать редактором тогда еще радикальной газеты «Свобода слова».

- На тот момент у меня были два предложения. Либо снимать кино, либо стать главным редактором с миллионной зарплатой и двухкомнатной квартирой. Было это в канун очередных президентских выборов. Ну, если бы не кино, может, и покрасовался бы, зная, что через месяц меня уволят. А сегодня как публицист я неинтересен нашим СМИ. Видимо, я плохой журналист. За пять лет не было ни одного предложения. Но я даже рад. Благодаря трусости редакторов я стал сам себе хозяином. Несколько лет фрилансил - писал, снимал, а год назад создал Studio TEK - продакшн-студию полного цикла. Занимаюсь любимым делом – съемками документальных фильмов и рекламы. Это не только заработок. Отныне мне не нужно ломать себя в профессиональном плане - могу послать заказчика, с которым не хочу работать, к чертовой матери. Это счастье – позволить себе уйти от профанов и тех, кто не уважает интеллектуальный труд. Как заработаю достаточно, буду снимать малобюджетное игровое кино по цене двух-трех условных «крузаков». Было бы кощунством в наше время и в нашем месте говорить, что это небольшие деньги: все же это не 2-3 млн. тенге, а вполне реальная сумма - и для заработка, и для поиска инвесторов.

- Кстати, как вы, выпускник физкультурного вуза, попали в кино?

- Телеканал «Астана» снял как-то документальный фильм обо мне. После него на меня вышел «Казахфильм» с вопросом: «Ербол, а чего это ты нас мочишь?». «Если ты такой умный, сними сам. Подай заявку», - сказал тогдашний руководитель киностудии Ермек Аманшаев, разглядев, видимо, в моих частых текстах о «казахфильмовском» кино не только досаду и едкую критику, но и некую творческую перспективу. Я принес заявку, худсовет, найдя тему актуальной, утвердил мой сценарий, и я снял фильм. Кстати, Аманшаев, несмотря на отдельные недостатки (а у кого их не бывает?), оказался на удивление адекватным человеком. Когда я показал ему фильм практически в чистовом монтаже, он сказал: «Получается добротное авторское кино, но мне хотелось бы «упаковать» его еще лучше. Давай пригласим сильного монтажера из Франции». Не скрою, я скептически отнесся к такому предложению, но чтобы не обидеть, не стал отказывать: ладно, ваши деньги - ваши капризы. Монтажер приехал, поработал. Я, конечно, потом его правил, но в целом француз приподнял картину. Ну и я у него кое-чему научился.

Кино как искусство и кино как бизнес

- А как сложилась судьба картины? Ваша «Книга» ведь так и не вышла в прокат.

- Все вопросы к заказчикам - «Казахфильму» и Министерству культуры. Мое дело - снять картину. Я свою часть работы выполнил. Организация премьеры, проката – их обязанность. Но к моменту, когда можно было делать премьеру и пускать хотя бы в ограниченный прокат, сменилось руководство киностудии. Новое начальство месяцами отсутствовало физически, да и ходить выпрашивать мне не с руки. Режиссеры, к сожалению, подписывают такие договоры, которые делают их бесправными рабами. А, на мой взгляд, только свободный человек способен на честное искусство, в противном случае зачем тратить столько денег и целый год напрягать полсотни людей? В общем, спасибо, что обрел профессию, но на «Казахфильм» я больше ни ногой.

Правда, мне еще повезло, что моей «Книгой» занималась продюсерская компания «КИНО». Ее руководитель Саин Габдуллин помог мне собрать вокруг себя настоящих профессионалов. Но если отвлечься от меня и моей картины, то у нас все странно: продюсеры сидят и ждут, когда режиссер принесет им деньги. А на фига они в таком случае нужны?

- А, может, ваша «Книга» была, мягко говоря, не очень, раз ее нет в прокате?

- Будь фильм совсем беспомощным, вряд ли мировая премьера «Книги» прошла бы на крупнейшем фестивале Азии в южнокорейском Пусане. Да и экспертное сообщество в Бангладеше или России не отобрало бы фильм в программы своих фестивалей. Я далек от мысли, что снял шедевр, но попасть с абсолютным дебютом (без образования) сразу на несколько МКФ - тоже неплохо. Многие фильмы других, казалось бы, более именитых казахстанских режиссеров почему-то вообще неинтересны международным киноэкспертам. Кстати, «Книгу» пару раз показывали по ТВ, насколько я могу судить по сообщениям друзей. В общем, фильм живет своей жизнью.

Я отношусь к кино как к искусству. Учусь, ошибаюсь, что-то нахожу, дальше ищу, но мысли мои вокруг киноязыка, а не кассы. Что это значит? Скажем, есть Адильхан Ержанов, и есть и Ахан Сатаев. Первый занимается киноискусством, а второй – кинобизнесом. И то, и другое имеет право на существование, на любое кино уходит очень много труда, но бюджетные деньги должны тратиться строго на авторское кино.

- А кто из казахстанских режиссеров вызывает у вас уважение?

- Дарежан Омирбаев. Я считаю его в какой-то степени своим наставником, потому что прошел у него мастер-класс по режиссуре. Он смотрит на кино как на способ самовыражения, а не как на средство заявить о себе. Из молодых уважаю Адильхана Ержанова.

- Но он снимает сплошь чернуху…

- Философ Мераб Мамардашвили сказал применительно к поэтам, что они – шпионы неизвестной родины и зеркало общества. То же самое можно сказать и о кино. Понятно, что оно должно быть разным. Если вы нуждаетесь в легком и смешном кино, смотрите «Келинку Сабинку» или «Районы». Но я считаю, что в Казахстане проблем больше, чем радости. У нас, знаете, усеновы безнаказанно давят по семь человек за раз, по ипотеке надо переплачивать в три раза, чтобы потом тебя все равно из дому выгнали. Это что – не чернуха?

Настоящий художник – как фурункул, появившийся от холода. И больно, и гнойно, и противно, но если этот чирей не вылезет на теле и не лопнет, все останется в организме. Поэтому режиссеры, снимающие проблемное кино, мне интереснее, чем те, кто занимается хвалебно-елейным лизоблюдством. Тут еще важно понимать: можно и спагетти-вестерн снять как образчик киноискусства. Просто 95 процентов наших режиссеров даже не понимают природы кино, а потому не могут толком и внятно объяснить, что такое киноязык. Тех, кто входит в ставшиеся пять процентов, я знаю лично.

Предэмигрантское уныние и электронный ключ

- Вы сказали в одном из интервью, что в Казахстане вам некомфортно.

- Да, я сказал, что в этой стране мне некомфортно, в ней пока не чувствуется, что она для всех граждан. Но это моя страна. Не только президента и его приближенных. Если мы соберем чемоданы, кто здесь останется? Я не хочу расщеплять эти слова на атомы, но я свою страну никому не отдам. Я буду жить и умру здесь, тут мой пуп земли! Хотел бы - давно уехал бы. Да, власть сделала все, чтобы предэмигрантское уныние стало модным трендом, а превращение журналистики в стенгазетную чушь приучило общество к неверию и апатии. Но как бы пафосно это ни звучало, никто, кроме нас самих, нашу страну не изменит.

- И что лично вы намерены менять в ней?

- Делать все, что в моих силах, то есть проявлять личное участие. Опыт показывает, что львиную долю проблем можно решить, не выходя из дома. Сейчас я с друзьями работаю на общественных началах над одним проектом - создаем сообщество людей, которое пользуется услугами электронного правительства.

Маленький пример. Представьте стандартный городской двор. Кто виноват в том, что зимой здесь десятки стариков получают переломы шейки бедра? Вороватая и неэффективная начальница КСК? Или аким лично распорядился не убирать лед и не контролировать деятельность КСК? А, может, самим гражданам нравится по полгода возить своих стариков по больницам, коль они не хотят взять ситуацию в свои руки? Ведь закон на их стороне.

Это я к тому, что 50 человек, одновременно решающие проблему посредством электронного ключа, эффективнее двух тысяч митингующих по тому же вопросу.

Советская привычка прятаться за коллектив берет свои корни из тоталитарного страха. Поэтому наиболее частой реакцией на ту или иную проблему является петиция или словесное заявление. Но бумажку с двумя сотнями подписей, за которой не стоит ничего, кроме эмоций, можно порвать или «потерять». Однако если это две сотни официальных запросов, то дело обретает совсем иные очертания. Пока этого не будет, можно сколько угодно жечь покрышки возле Ак-Орды – ничего не произойдет! Нет, я не против стоять на майдане, но с кем? И где он, этот майдан? А коль нет его, давайте устроим виртуальную революцию! Ведь есть примеры. Скажем, в городе Абай Карагандинской области есть улица, на одной стороне которой имелось центральное отопление, на другой - нет. И так продолжалось 20 лет. Мой друг года два убеждал жителей сделать электронные ключи, потом, еле-еле собрав с десяток активных жителей, нажал в своем компьютере на пару кнопок – и через три месяца провели отопление. К нему тут же сбежались жители соседней улицы. А самим кнопку нажать слабо, что ли?

Еще один знакомый, услышав от меня про электронное правительство, сделал ключ и уже через неделю решал проблемы родственников-ветеринаров из Жамбылской области. Теперь ему постоянно приходят письма от e-gov: мол, посмотрите, мы обсуждаем такие-то изменения. Нужно выкинуть из головы мысль о том, что начальник будет строить твое счастье вместо тебя. Никогда не будет строить. И пока мы сами не сметем своим образом жизни всех хапуг и временщиков, наши «слуги» будут продолжать строить себе виллы в Испании и Чубарах, покупать яхты и любить только елбасы - их так учили в партшколе. Проблема несменяемости власти, конечно же, ужасна, но, изменив гражданское самосознание, мы решим эту проблему гораздо эффективнее. А не решив ее, мы ничего не построим, кто бы ни стоял у власти. Даже чудо, которое совершил Саакашвили, опиралось на поддержку огромного числа социально активных грузин.

Классик советского пошиба

- В 2006 году в издательстве «Ел орда» вышла «Ерболдинская осень» - сборник ваших стихов. Говорят, издать ее помог акординец Ермухамбет Ертысбаев.

- Ну как помог? Ему нравились стихи, и когда он стал министром культуры, посчитал нужным их издать. Повторюсь, я никогда ни у кого ничего не просил. То, что книга издавалась по линии Минкульта, сыграло свою абсурдную роль. Там в шести местах есть мат. Издание было заморожено на полгода, но маты я отстоял: прапорщики не могут говорить изящно и нормативно. Но из двух тысяч экземпляров ничего в продажу не поступило. Московские друзья стали спрашивать: «Ты же книжку издавал. Где она?». В итоге несколько человек из Москвы и Израиля собрали деньги и в 2007 году сами переиздали мою книгу тиражом в 500 экземпляров. «Хоть раздавать будешь», - сказали они.

«Меломан» переиздал в прошлом году роман «Легенда о Nomenclatura», который я написал в соавторстве с политологом Досымом Сатпаевым. Готова книга сатирических стихотворений на злобу дня, написанных в 2008-2009 годах. Буквально на днях завершил редактуру книги стихов «Трюк драматюрка».

- Когда вам был 21 год, вы назвали аксакала отечественной литературы Олжаса Сулейменова «посредственным поэтом», а Евгения Евтушенко вообще не держали за поэта. Вы до сих пор так думаете?

- Мне кажется, вы тогда слишком сильно акцентировались на той моей фразе. Причем «средний» интерпретировали как «посредственный»! А средний – это уже хорошо, быть в компании таких поэтов «второго ряда» как, скажем, Слуцкий, Багрицкий или Чичибабин, совсем непросто. Олжас-ага был заметным советским поэтом, но для меня он перестал быть интересным, когда вдобавок ко всем прочим своим общественным нагрузкам решил реформировать казахский язык, убрав букву «ы» в словах «ауыл», «бауыр» и так далее. Это уже не смешно. Если человек, не владея языком, произносит казахские слова без «ы», то причем здесь язык? В чем здесь реформа и будут ли дальнейшие предложения по линии евразийства? Что касается просоветской деятельности Олжаса Омаровича, то она меня абсолютно не привлекает и не трогает. Но у меня нет к нему негатива, я ведь очень любил его в юности. Скорее, есть большая досада. Хотелось, чтобы он был с нами, а не с ними. Больше писал, оставил учеников. То же самое могу сказать и о потрясающем прозаике Кекилбаеве: был совестью нации, но некролог себе испортил.

- Неужели вы не испытываете пиетета перед мэтром хотя бы за то, что он написал «Аз и Я»?

- Не могу не признать, что эта книга в нужное время сделала нужное и большое дело для подъема национального самосознания, но тем обиднее все остальное. Очень люблю «Глиняную книгу». На мой взгляд, это лучшая его вещь. Но складывается ощущение, что он по большей части писал для карьеры.

- Ничего себе – для карьеры! Поэта заставили публично покаяться, а весь тираж уничтожили!

- Завидна судьба поэта, за которого встревает первый секретарь ЦК КП Казахстана. И если говорить «по чесноку» (разговор же должен быть откровенный, да?), то ничего ни плохого, ни хорошего в том, что он написал поэму «Земля, поклонись человеку», нет. Это классик советского пошиба. Но убери административный ресурс - и останется просто местами очень хороший поэт, который умел красиво и афористично ввернуть. Но на мой личный вкус - не выдающийся. Выдающимся его делали поступки. И «Аз и Я» - это в гораздо большей степени поступок, чем научная работа. Поэт – это ведь не только стихи, это еще и биография, и репутация, и душа. Складывать слова не так уж и трудно, если есть определенные талант, умения и усидчивость, а вот быть достойным «высокой болезни» - намного сложнее. Можно написать сорок пламенных томов и не иметь авторитета среди соплеменников, а можно нацарапать сорок стихотворений и остаться Абаем. Или Рембо.

- А вас лично кем считать – казахским или русским поэтом?

- Я считаю себя казахским поэтом, пишущим о казахах и об этой стране. При этом стихи имеют отношение и к русской поэзии, раз уж написаны на русском и печатаются в так называемых «толстых журналах». В литературе, как и в кино, мне до известной степени важно некоторое признание экспертного сообщества (желательно не только в Казахстане), к тому же я постоянный автор «Дружбы народов», а дружба обязывает. И еще. Русский язык на 40% тюркский, и еще непонятно, кто у кого что позаимствовал. Моя казахская русскоязычная рифмованная деятельность может служить тем культурным мостом, который мог бы примирить две стороны по очень многим вопросам, начиная с геноцида казахов посредством голодомора и заканчивая адекватным, добрососедским и равноправным отношением. Переосмысление горчайшего и кровавого опыта колонизации - одна из центральных тем, которая занимает меня, не только в писательстве, но и собственно в жизни.